Неточные совпадения
Нельзя было не делать дел Сергея Ивановича, сестры, всех мужиков, ходивших за советами и привыкших к этому, как нельзя
бросить ребенка, которого держишь уже на руках. Нужно было позаботиться об удобствах приглашенной свояченицы с детьми и жены с ребенком, и нельзя было не быть с ними
хоть малую часть дня.
С каждым годом притворялись окна в его доме, наконец остались только два, из которых одно, как уже видел читатель, было заклеено бумагою; с каждым годом уходили из вида более и более главные части хозяйства, и мелкий взгляд его обращался к бумажкам и перышкам, которые он собирал в своей комнате; неуступчивее становился он к покупщикам, которые приезжали забирать у него хозяйственные произведения; покупщики торговались, торговались и наконец
бросили его вовсе, сказавши, что это бес, а не человек; сено и хлеб гнили, клади и стоги обращались в чистый навоз,
хоть разводи на них капусту, мука в подвалах превратилась в камень, и нужно было ее рубить, к сукнам, холстам и домашним материям страшно было притронуться: они обращались в пыль.
—
Хоть неживого, да довезу тебя! Не попущу, чтобы ляхи поглумились над твоей козацкою породою, на куски рвали бы твое тело да
бросали его в воду. Пусть же
хоть и будет орел высмыкать из твоего лоба очи, да пусть же степовой наш орел, а не ляшский, не тот, что прилетает из польской земли.
Хоть неживого, а довезу тебя до Украйны!
— В разврате! Ну вот вы куда! А впрочем, по порядку прежде отвечу вам насчет женщины вообще; знаете, я расположен болтать. Скажите, для чего я буду себя сдерживать? Зачем же
бросать женщин, коли я
хоть до них охотник? По крайней мере, занятие.
Oгудалова. Вот наконец до чего дошло: всеобщее бегство! Ах, Лариса!.. Догонять мне ее иль нет? Нет, зачем!.. Что бы там ни было, все-таки кругом нее люди… А здесь,
хоть и
бросить, так потеря не велика!
К тому времени я уже два года жег зеленую лампу, а однажды, возвращаясь вечером (я не считал нужным, как сначала, безвыходно сидеть дома 7 часов), увидел человека в цилиндре, который смотрел на мое зеленое окно не то с досадой, не то с презрением. «Ив — классический дурак! — пробормотал тот человек, не замечая меня. — Он ждет обещанных чудесных вещей… да, он
хоть имеет надежды, а я… я почти разорен!» Это были вы. Вы прибавили: «Глупая шутка. Не стоило
бросать денег».
— Кабы умер — так и слава бы Богу! —
бросила она мне с лестницы и ушла. Это она сказала так про князя Сергея Петровича, а тот в то время лежал в горячке и беспамятстве. «Вечная история! Какая вечная история?» — с вызовом подумал я, и вот мне вдруг захотелось непременно рассказать им
хоть часть вчерашних моих впечатлений от его ночной исповеди, да и самую исповедь. «Они что-то о нем теперь думают дурное — так пусть же узнают все!» — пролетело в моей голове.
Сегодня Иван Григорьев просунул к нам голову: «Не прикажете ли
бросить этот камень?» Он держал какой-то красивый, пестрый камень в руке. «Как можно! это надо показать в Петербурге: это замечательный камень, из Бразилии…» — «Белья некуда девать, — говорил Иван Григорьев, — много места занимает. И что за камень?
хоть бы для точила годился!»
Но когда-нибудь надо же и нам начать нашу жизнь трезво и вдумчиво, надо же и нам
бросить взгляд на себя как на общество, надо же и нам
хоть что-нибудь в нашем общественном деле осмыслить или только
хоть начать осмысление наше.
Впрочем, к тридцати годам, наверно,
брошу кубок,
хоть и не допью всего и отойду… не знаю куда.
Но почему же я не могу предположить, например,
хоть такое обстоятельство, что старик Федор Павлович, запершись дома, в нетерпеливом истерическом ожидании своей возлюбленной вдруг вздумал бы, от нечего делать, вынуть пакет и его распечатать: „Что, дескать, пакет, еще, пожалуй, и не поверит, а как тридцать-то радужных в одной пачке ей покажу, небось сильнее подействует, потекут слюнки“, — и вот он разрывает конверт, вынимает деньги, а конверт
бросает на пол властной рукой хозяина и уж, конечно, не боясь никакой улики.
Р. S. Проклятие пишу, а тебя обожаю! Слышу в груди моей. Осталась струна и звенит. Лучше сердце пополам! Убью себя, а сначала все-таки пса. Вырву у него три и
брошу тебе.
Хоть подлец пред тобой, а не вор! Жди трех тысяч. У пса под тюфяком, розовая ленточка. Не я вор, а вора моего убью. Катя, не гляди презрительно: Димитрий не вор, а убийца! Отца убил и себя погубил, чтобы стоять и гордости твоей не выносить. И тебя не любить.
Этот старик, большой делец (теперь давно покойник), был тоже характера замечательного, главное скуп и тверд, как кремень, и
хоть Грушенька поразила его, так что он и жить без нее не мог (в последние два года, например, это так и было), но капиталу большого, значительного, он все-таки ей не отделил, и даже если б она пригрозила ему совсем его
бросить, то и тогда бы остался неумолим.
Я знала тогда, что уж он мне изменил и хочет
бросить меня, и я, я сама протянула тогда ему эти деньги, сама предложила будто бы для того, чтоб отослать моей сестре в Москве, — и когда отдавала, то посмотрела ему в лицо и сказала, что он может, когда хочет, послать, «
хоть еще через месяц».
— Договаривайте, друг мой, эх, договаривайте, — подхватил Лупихин. — Ведь вас, чего доброго, в судьи могут избрать, и изберут, посмотрите. Ну, за вас, конечно, будут думать заседатели, положим; да ведь надобно ж на всякий случай
хоть чужую-то мысль уметь выговорить. Неравно заедет губернатор — спросит: отчего судья заикается? Ну, положим, скажут: паралич приключился; так
бросьте ему, скажет, кровь. А оно в вашем положении, согласитесь сами, неприлично.
— Философ, натурально, не взял; но русский будто бы все-таки положил у банкира деньги на его имя и написал ему так: «Деньгами распоряжайтесь, как хотите,
хоть,
бросьте в воду, а мне их уже не можете возвратить, меня вы не отыщете», — и будто б эти деньги так и теперь лежат у банкира.
(«Экая шельма какой! Сам-то не пьет. Только губы приложил к своей ели-то. А славная эта ель, — и будто кваском припахивает, и сила есть, хорошая сила есть. Когда Мишку с нею окручу, водку
брошу, все эту ель стану пить. — Ну, этот ума не пропьет!
Хоть бы приложился, каналья! Ну, да мне же лучше. А поди, чай, ежели бы захотел пить, здоров пить».)
— Поздравьте: мы все кончили, — весело проговорил он. — Да, все… Хорошо то, что хорошо кончается. А затем, я приехал напомнить вам свое обещание… Я вам открываю кредит в пятьдесят тысяч.
Хоть в воду их
бросьте. Сам я не могу принять участия в вашем пароходном деле, потому что мой принцип — не разбрасываться. Надеюсь, что мы всегда останемся друзьями.
Варя. Мамочка, не могу же я сама делать ему предложение. Вот уже два года все мне говорят про него, все говорят, а он или молчит, или шутит. Я понимаю. Он богатеет, занят делом, ему не до меня. Если бы были деньги,
хоть немного,
хоть бы сто рублей,
бросила бы я все, ушла бы подальше. В монастырь бы ушла.
— Эй, Иохим, — сказал он одним вечером, входя вслед за мальчиком к Иохиму. —
Брось ты
хоть один раз свою свистелку! Это хорошо мальчишкам на улице или подпаску в поле, а ты все же таки взрослый мужик,
хоть эта глупая Марья и сделала из тебя настоящего теленка. Тьфу, даже стыдно за тебя, право! Девка отвернулась, а ты и раскис. Свистишь, точно перепел в клетке!
У него нет и разбойнической решимости отказаться от всякой уплаты и
бросить все это дело Большова на произвол судьбы, с тем, чтобы решиться на новые похождения, с новыми хлопотами и риском; нет и умного расчета, отличающего мошенников высокого полета и заставляющего их брать из всякой спекуляции
хоть что-нибудь, только бы покончить дело.
— А вот что, батюшка, — разгорячилась Лизавета Прокофьевна, — мы вот все заметили, сидим здесь и хвалимся пред ним, а вот он сегодня письмо получил от одного из них, от самого-то главного, угреватого, помнишь, Александра? Он прощения в письме у него просит,
хоть и по своему манеру, и извещает, что того товарища
бросил, который его поджигал-то тогда, — помнишь, Александра? — и что князю теперь больше верит. Ну, а мы такого письма еще не получали,
хоть нам и не учиться здесь нос-то пред ним подымать.
— Да уж четвертые сутки… Вот я и хотел попросить тебя, Степан Романыч, яви ты божецкую милость, вороти девку… Парня ежели не хотел отодрать, ну, бог с тобой, а девку вороти. Служил я на промыслах верой и правдой шестьдесят лет, заслужил же
хоть что-нибудь? Цепному псу и то косточку
бросают…
— Вот я тебя! — кричал он,
бросая сверху комья мерзлой глины. — Я тебя выучу, как родителя слушать… То-то наказал Господь-батюшка дурой неотесанной!..
Хоть пополам разорвись…
— А если не станете поднимать платков, так не будете
бросать, что ли? — весело отвечала Ступина. — Хороши вы все, господа, пока не наигрались женщиной! А там и с глаз долой, по первому капризу. — Нет, уж кланяйтесь же по крайней мере;
хоть платки поднимайте, — добавила она, рассмеявшись, — больше с вас взять нечего.
— Известно уж, не поберег; меня было сначала заставляли и розгами даже пугали, я сказал: «
Хоть в жерло огненное
бросьте, и тогда я того не сделаю, потому я всей шайке клятву давал не выдавать их николи».
— Ужасная! — отвечал Абреев. — Он жил с madame Сомо. Та
бросила его, бежала за границу и оставила триста тысяч векселей за его поручительством… Полковой командир два года спасал его, но последнее время скверно вышло: государь узнал и велел его исключить из службы… Теперь его, значит, прямо в тюрьму посадят… Эти женщины, я вам говорю, хуже змей жалят!..
Хоть и говорят, что денежные раны не смертельны, но благодарю покорно!..
Сама говорю, что низость, а если он
бросит меня, я побегу за ним на край света,
хоть и отталкивать,
хоть и прогонять меня будет.
— А что ж! — подхватил он вдруг, как будто раздраженный нашим молчанием, — чем скорей, тем лучше. Подлецом меня не сделают,
хоть и решат, что я должен заплатить. Со мной моя совесть, и пусть решают. По крайней мере дело кончено; развяжут, разорят…
Брошу все и уеду в Сибирь.
— Ну, вот по крайней мере,
хоть ты, Иван, дело говоришь. Я так и думал.
Брошу все и уеду.
— Ну, брат, деньги-то ты за окно не
бросишь,
хоть бы они от самого антихриста были! — по своему обыкновению, сюрпризом вставил Терпибедов.
— Теперь, брат, деревню
бросить надо! — говорили другие, — теперь там целая стена сердцеведцев образовалась. Смотрят, уставив брады, да умозаключают каждый сообразно со степенью собственной невежественности! Чем больше который невежествен, тем больше потрясений и подкопов видит. Молви ты в присутствии сердцеведца какое-нибудь неизвестное ему слово — ну,
хоть «моветон», что ли — сейчас"фюить!", и пошла писать губерния.
Можно сказать с уверенностью, что пан Туркевич в такие минуты с большим успехом выполнял функции неведомой в нашем городишке гласности; поэтому нет ничего удивительного, если самые солидные и занятые граждане
бросали обыденные дела и примыкали к толпе, сопровождавшей новоявленного пророка, или
хоть издали следили за его похождениями.
О, если бы я
хоть чуть-чуть надеялась на вас, я
бросила бы все и пошла за вами.
Я был, наконец, любимец вельможи, имел в перспективе попасть в флигель-адъютанты, в тридцать лет пристегнул бы, наверняк, генеральские эполеты, и потому можете судить, до чего бы я дошел в настоящем моем возрасте; но женился по страсти на девушке бедной,
хоть и прелестной, в которой, кажется, соединены все достоинства женские, и сразу же должен был оставить Петербург,
бросить всякого рода служебную карьеру и на всю жизнь закабалиться в деревне.
— То, что я не говорил вам, но, думая
хоть каким-нибудь путем выбиться, — написал повесть и послал ее в Петербург, в одну редакцию, где она провалялась около года, и теперь получил назад при этом письме. Не хотите ли полюбопытствовать и прочесть? — проговорил Калинович и
бросил из кармана на стол письмо, которое Петр Михайлыч взял и стал было читать про себя.
— Бог есть, Степан Трофимович, уверяю вас, что есть, — умоляла Варвара Петровна, — отрекитесь,
бросьте все ваши глупости
хоть раз в жизни! (Она, кажется, не совсем поняла его profession de foi.)
— Об одном прошу тебя, — жарко говорил он, — будь сестрой милой! — не
бросай, не забывай
хоть. Напиши, извести про себя…
— Я, вашество, сам на себе испытал такой случай, — говорил Тарас. — Были у меня в имении скотские падежи почти ежегодно. Только я, знаете, сначала тоже мудровал: и ветеринаров приглашал, и знахарям чертову пропасть денег просадил, и попа в Егорьев день по полю катал — все, знаете, чтоб польза была.
Хоть ты что хочешь! Наконец я решился-с.
Бросил все, пересек скотниц и положил праздновать ильинскую пятницу. И что ж, сударь! С тех пор как отрезало. Везде кругом скотина как мухи мрет, а меня Бог милует!
— Конечно, мы и замолчим; дело ваше,
хоть в окно
бросайте деньги, коли блесир [Искаженное фр. plaisir — удовольствие.] доставляет. Дайте пятьдесят рублей, всего искуплю, кроме напитков.
Умоляю тебя,
хоть для меня
брось, потому что иначе я не могу, потому что на тебе кровь…
— Ну, обнаковенно. У него зараза: платки девкам в хоровод
бросать… Прокурат он, Порфир-то Порфирыч, любит покуражиться; а так — добреющая душа, —
хоть выспись на нем… Он помощником левизора считается, а от него все идет по этим приискам… Недаром Шабалин-то льнет к нему… Так уж ты прямо к Порфиру Порфирычу, объявишь, что и как; а он тебя уж научит всему…
Басов. А этот Яшка — шельмец! Вы заметили, как он ловко выскальзывал, когда она припирала его в угол? (Смеется.) Красиво говорит он, когда в ударе! А
хоть и красиво, однако после своей первой жены, с которой, кстати сказать, он и жил всего полгода… а потом
бросил ее…
Запасшись таким орудием, надобно выбрать место умеренно глубокое, где водится более раков, и у самого берега
бросить на дно какого-нибудь мяса, кишки, требуху или
хоть умятого хлеба; раки сейчас поползут к корму со всех сторон; тогда расщепленную палку бережно погрузить в воду и, наводя тихонько на рака, как можно к нему ближе, вдруг воткнуть развилки в дно: рак попадет между ними и увязнет вверху расщепа.
Знаю я, голубушка, что общая польза неизбежно восторжествует и что затем хочешь не хочешь, а все остальное придется"
бросить". Но покуда как будто еще совестно. А ну как в этом"благоразумном"поступке увидят измену и назовут за него ренегатом? С какими глазами покажусь я тогда своим друзьям —
хоть бы вам, милая тетенька? Неужто ж на старости лет придется новых друзей, новых тетенек искать? — тяжело ведь это, голубушка!
А
хоть меня и били, и кожу с меня лупили, и кровь сосали, и на пол
бросали — русский человек живуч!
Вышневский. Я тебе скажу: выгоняют с позором! Да, Юсов, я несчастен, вполне несчастен, я одинок! Не
бросай хоть ты меня. Человек, как бы он ни был высоко поставлен, когда он в горе, все-таки ищет утешения в семействе. (С злобою.) А я нахожу в своем семействе…
— Ну, да уж ладно! Он трус, лжец и обманул меня, а вы? Извините за откровенность: вы кто? Он обманул и
бросил меня на произвол судьбы в Петербурге, а вы обманули и
бросили меня здесь. Но тот
хоть идей не приплетал к обману, а вы…
— Совершенно от того! — подтвердила Елизавета Петровна. — У меня тоже вон дочка, — прибавила она, не помолчав даже нисколько, —
хоть из рук вон
брось!
— Оправдываться, в этом случае я не хочу, да нахожу и бесполезным, а все-таки должен вам сказать, что
хоть вы и думаете всеми теперешними вашими поступками разыграть роль великодушного жорж-зандовского супруга Жака [Жак — герой одноименного романа Жорж Санд (1804—1876), написанного в 1834 году.], но вы забываете тут одно, что Жак был виноват перед женой своей только тем, что был старше ее, и по одному этому он простил ее привязанность к другому; мало того, снова принял ее, когда этот другой
бросил ее.